15.01.2005

Естественно-биологическое происхождение языка.
Часть I
««««« ---------- »»»»»

"Наряду с двумя до сих пор известными видами знания,  т.е. рядом с интуитивно-артистическим и аналитически-научным  знанием станет третий вид знания -- знание языковое...  В тесной связи с мышлением язык может  воздействовать на него или ускоряюще, или замедляюще,  или усиливающим, или подавляющим образом." ( И.А. Бодуэн де Куртенэ)  "Условия, в которых происходила беременность у бабушки,  могут влиять на возникновение и проявление  наследственных изменений у внучатого потомства..." (М.Д. Голубовский)

Предисловие, написанное в заключение.

   История и результаты биологической эволюции показывают, что абсолютное большинство видов живых существ способно эффективно существовать длительное -- даже в геохронологических масштабах -- время, не обладая при этом речевыми возможностями,  сколь-нибудь сопоставимыми с человеческими. Для реализации биологических программ, предназначенных для  сохранения  жизни, продолжения рода, осуществления деятельности и общения обычно вполне достаточно языка, не обладающего специфически человеческими особенностями, -- хотя отдельные особи ряда видов в этом отношении приближаются, как считают некоторые ученые, к человеческому уровню. 
   Чарльз Хокетт сформулировал сравнительные признаки, по которым можно судить о лингвистических способностях тех или иных существ. В книге "Эволюционная психология. Секреты поведения Homo Sapiens" (Палмеры, 2003) рассказано о 9 признаках из 13, впрочем, Джон Колман, директор Оксфордской фонетической лаборатории насчитал и снабдил комментарием несколько большее их количество -- 16.  
   Сводная таблица по данным Колмана размещена на ададе и снабжена для удобства приблизительным переводом.  Из нее видно, что Хокетт  признает свойство перемещаемости за так называемым языком "танца" пчел (по-видимому, оттого что в его время еще не были исследованы запаховые факторы, без учета которых эти "танцы" могли быть интерпретированы в преувеличенной степени).
   Тем не менее существуют и противоположные  взгляды -- к их сторонникам, в частности, принадлежат такие ученые,  как семиотик Т. Себеок, знаток языка глухонемых В. Стоко, проф. Г. Террас (работавший с обезьяной Нима) -- согласно которым язык человека как феномен вполне уникален. 
   Но еще задолго до них подобную точку зрения  в 1927 году -- хотя несколько по другим основаниям -- немецкий философ Макс Шелер  изложил в работе "Положение человека в Космосе": "...лишь у человека, как мы увидим, над функциями выражения и оповещения надстраивается еще и функция  представления и именования  знаков." И добавил существеннейшее: "...Внушение... явление широко распространенное уже в животном мире... Внушение -- явление более изначальное, чем "сообщение"..." (Шелер, 1994).

   Уточним: уникальность видового признака не обязательно свидетельствует о превосходстве вида, о чем Шелер выразительно написал  двумя годами позже в статье "Философское мировоззрение":

"...мы вправе поставить вопрос: не является ли этот homo naturalis вообще "тупиком природы"? Природы, которая именно потому, что она в человеке как бы зашла в тупик, заблудилась и не могла идти дальше  теми же  методами, что продвигала всю эволюцию до человека... словно превратилась в дух, в духовно управляемую и направляемую историю. Если рассматривать эту "историю" только  с естественно-научной точки зрения, то можно видеть, что, несмотря на все ее могучее движение и суету, она достигла на крайне сложных обходных путях (через развитие инструментов, техники, государства и т.д.) все-таки не более, чем того же самого, чем животное достигает намного проще, естественнее с помощью управления своими инстинктами, самодрессировки и тренировки, а также с помощью встречающегося уже у высших форм, у человекообразных обезьян, "практического интеллекта". (Этот термин  понимается здесь объективно как способность животных к поведению, благодаря которому они могут биологически осмысленно реагировать на новые нетипичные ситуации без новых проб и ошибок и какой-либо тренировки.) Я повторяю: достигли  того же самого,  т.е. сохранения вида, реализации всякого рода специфически биологических ценностей!"

   По нашему мнению, речь человека и животных сближаются не в современности, а в прошлом, в филогенезе. Из теорий, гипотез и фактов, изложенных ниже, следует, что это уникальное явление природы -- человеческая речь -- вполне могло возникнуть в результате соединения следующих  основных биологических факторов:

• прирожденные  жестовые и звуковые способности человекообразной обезьяны, однажды удачно -- для эволюции -- направленные на цели  внушения;

• относительное резкое изменение пищевого рациона гоминида в сторону возрастания -- или преобладания -- в этом рационе доли протеинов, белков животного происхождения, ставших  своеобразными "афродизиаками" для растительноядных особей;

• быстрое увеличение массы головного мозга, вызванное пищевым стрессом от плотоядения;

• ступенчатое приобретение мозгом, интенсивно растущим (в объеме) и усложняющимся (в архитектуре),  дополнительных способностей к планированию поведения, к запоминанию, к решению экстраполяционных задач;

• наконец, на определенной стадии развития языка -- его участие в экстраклеточном переносе наследственной информации от самки к детенышу, встроившее язык, речь в биогенетическую систему живых организмов.

   Посмотрим в дальнейшем, не окажутся ли эти сопоставления, согласно известной игре слов, гимном жизни -- te Deum vitae или напротив, вызовут отвращение к ней -- taedium vitae... 

Палеоисторическая обстановка.

   Человек занимает такое положение в биологической номенклатуре: тип хордовые (Ehordata), подтип позвоночные; класс млекопитающих (Mammalia), подкласс высшие звери или плацентарные (Eutheria/Placentalia); отряд приматов (Primates), подотряд антропоидных; семейство людей (Hominidae); род человек (Homo); вид человек разумный (Homo sapiens).

   Первые плацентарные млекопитающие, в т.ч. приматы, появились в меловом периоде мезозойской эры ок.  136±5 млн. лет назад. Примерно через 110-120 млн. лет произошло отделение семейства людей от общего ствола приматов гоминидной ветки, т.е. от  гиббоновых и понгид (орангутанов, горилл, шимпанзе), а  ок. 5,5 млн. лет назад у гоминидов наблюдается переход к прямохождению (бипедии,  двуногой локомоции).

   По обобщенным данным ( Иорданский, 2001 ,  Ганеев, 2001 и др.) человеком преодолены следующие ступени эволюции:

   За эти 5 млн. лет мозг человека вырос, примерно, в три раза, с 500 до 1500 граммов, причем скорость увеличения его размера превышала скорость изменения других морфологических признаков. У человека насчитывают 10-12 млрд. нейронов, каждый из которых имеет ок. 5 тыс. синапсов (согласно исследованиям российского ученого Г.И. Полякова, 1972 г.).

Теоретические принципы эволюции.

   Особенность современного состояния науки о механизмах биологической эволюции заключается в том, что в последние годы классическая (синтетическая) теория эволюции включила в себя новые продуктивные идеи :

• Генофонды всех живых организмов потенциально образуют общий взаимодействующий генофонд всего живого мира (Хесин, 1984). Разработана информационная биосферная концепция эволюции, согласно которой средством развития признается перенос информации, приводящий к "появлению признаков, обеспечивающих взаимную приспособленность членов ценоза и, как следствие, к стабильности всего сообщества... Она собирается, перетасовывается, обновляется, перераспределяется за счет всего генофонда биосферы." (Кордюм, 1982). Об информационной наследственности  интуитивно писалось и раньше, например, когда в ходе наблюдений за подражательным поведением молодых животных был открыт так называемый феномен "сигнальной (не генетической)  наследственности" (Лобашев, 1961). В настоящее время обоснованность и такой терминологии, и такого подхода к механизмам передачи видовых признаков, включая специфические для человека (сознание, мышление, речь), все чаще находит подтверждение. 
  "Чисто теоретически имеется возможность горизонтального переноса наследственной информации между видами различных филетических <т.е. от предка к потомку> линий" (Бердников, 1990).

• Генетический механизм не сводим к сугубо клеточному, найдены иные, неканонические (не хромосомные) формы наследственности, к тому же обеспечивающие наследование приобретенных признаков (Голубовский, 2000);

• Доказано, что гораздо бо?льшая, чем думалось прежде, часть свойств человека кодируется, накапливается и передается с использованием именно генетических механизмов. До 70% признаков, составляющих личность человека, т.е. его умственных и психологических особенностей, относившихся несколько десятков лет назад (особенно в советской науке) исключительно или преимущественно на счет влияния  социальных условий, по современным данным определяются главным образом генетическими  факторами (Симонов, 1993). 
  Результаты близнецовых исследований (метод предложен Ф.Гальтоном, двоюродным братом Ч.Дарвина) свидетельствуют о том, что устойчиво передаются по наследству такие психические черты, как эмоциональная устойчивость, экстраверсия. альтруизм, застенчивость и робость. К другим личностным особенностям, которые имеют, как минимум, выраженный генетический момент, сегодня причисляют  отчужденность, агрессивность, стремление к достижениям, лидерство, воображение и чувство благополучия (Tellegen A. et al., 1988). Имеются также  данные, подтверждающие идею существования априорных психических структур (Gregory, 1987).

   Несмотря на достижения эволюционной теории, в специальной литературе продолжают существовать и  распространяться  взгляды о необходимости раздельного рассмотрения биологического и социального в человеке. В вопросах, относящихся к происхождению языка эти консервативные взгляды восходят к трудам известных советских теоретиков, утверждавших, что ребенок "...не создает, а усваивает готовую речь взрослых, с ее готовыми исторически сложившимися формами",  и усвоение это происходит исключительно через социальные механизмы (Спиркин, 1957).
   Приведем пару примеров из современных источников. 
   "Важнейшей чертой человеческого общества является наличие фонда социальной или культурной информации, биологически не наследуемой и передающейся от поколения к поколению посредством обучения (а на более поздних этапах развития общества кодируемой письменно) и в форме созданных предыдущими поколениями орудий труда и других материальных и культурных ценностей" (Иорданский, 2001). 
   Или: "Согласно отечественным представлениям, психическое развитие личности есть развитие  социальное, социален по своему происхождению и язык" (Белянин, 2003).

Основные теории глоттогенеза. 

   В связи с тем, что предметом рассмотрения являются процессы глоттогенеза или глоттогонии (происхождения и развития языка), отнесенные в недоступное для нас прошлое, их постижение неминуемо основывается на умозрительных логических рассуждениях, не всегда подтверждаемых немедленной практикой. Поэтому прежде чем двигаться далее, приведем мнения ученых, признаваемых авторитетами в области методологии науки, которые оправдывают подобный подход,  "развязывая язык"  умственным спекуляциям.

   "Я отказался от идеала научной беспристрастности. В точных науках этот ложный идеал, пожалуй, не приносит большого вреда, поскольку ученые им нередко пренебрегают. Но в биологии, психологии и социологии его влияние оказывается разрушительным, искажающим все наше мировоззрение даже за пределами собственно науки" (Полани, 1986).
   "Нельзя забывать, сколькими изобретениями мы обязаны мифам!.. При этом люди далекого прошлого совершенно точно знали, что попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание. В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая философия сильно отстают, однако мы этого не замечаем" (Фейерабенд, 1986). 
   
   Примечание. Справедливости ради следует сослаться и на мнение противников такого подхода.
   "... кредо "годится все" (everything goes), сформулированное  П. Фейерабендом в качестве одного из главных принципов "методологического анархизма", не только было использовано "для внутреннего пользования" самими учеными, но и вышло за пределы науки, послужив инверсии в нее самых различных научных, в том числе и паранаучных, воззрений. Поэтому неудивительно то раздражение, которое "анархистские" идеи этого исследователя вызвали у многих представителей научного сообщества, в том числе и у психологов. В.М. Алахвердов, например, пишет: "П Фейерабенд же -- иногда кажется, что исключительно из желания сказать нечто несусветно неожиданное или даже из PR-соображений, -- просто смешивает науку с грязью" ( Юревич, 2005).

   Интересно, что В.П. Белянин, например, делает акцент на запрете рассмотрения любых гипотез о происхождении языка как «бесполезных» и «непродуктивных», сделанном в 1885(6?) году Парижским лингвистическим обществом. 
   Ему возражает А.Н. Барулин, указывая (со ссылкой на акад. Вяч. Вс. Иванова), что «особенно интенсивно глоттогенез начали исследовать с конца 70-х гг., ему были посвящены специальный симпозиум Американской национальной академии наук (1976) и симпозиум ЮНЕСКО в Париже (1981). В 1984 г. учреждено Международное общество по исследованию глоттогенеза с центром в Париже», а в Нидерландах в настоящее время функционирует Общество эволюции языка. 
   И  у А.Н. Барулина есть веская причина для такого "нон-конформизма" -- разработанная им собственная теория происхождения языка: 
   "....речь у кроманьонцев появилась позже, чем сформировался вид homo sapiens sapiens... голос стал использоваться нашими предками в охоте на крупного зверя, принявшей регулярный характер после того, как были изобретены орудия  разделки туши для переноса ее (чтобы избавиться от конкурентов) в места обитания и дальнейшего приготовления на огне. Скорее всего, голос использовался для устрашения крупного животного, для чего требовался громкий, согласованный (х)ор, который должен был отрабатываться в ритуальных тренировках <выделено нами>".  ( Барулин, 2004). 

   Итак, для поставленной цели все основные языковые теории, реконструирующие далекое прошлое "животного под названием человек" могут быть распределены на три основные категории:
   а) креативные теории, утверждающие, что люди наделены языком извне, "свыше", и приемлемые только для идеациональных (по П. Сорокину -- см. на ададе извлечения из его трудов, 100 Кб) культур, основанных на принципе сверхчувственности и сверхразумности Бога;
   б) экзотические теории (о рождении языка из любовных призывов; из необходимости приручения собак; как результат болтливости женщин; в процессе магических действий; из звукоподражаний; для способствования охоте; для демонстрации умственных способностей, в ходе социализации человека и появлении у него праздного времени и т.п.), чаще всего основанные на фантазии и на беллетристических способностях их авторов;
   в) трудовая теория (или теория Нуаре-Энгельса-Маркса).

   Особенный интерес для конструктивной критики представляет последняя по счету, но не по важности,  не забывая удачного дополнения Джорджа Тригга (George L. Trigg), "last but not least, lay off cliches, долой клише!" -- как наиболее серьезно и материалистически обоснованная.  Несколько недостатков этой генеральной теории происхождения языка ныне могут быть проанализированы и устранены с позиций современного состояния эволюционной теории:

   1. В трудовой теории присутствует внутреннее противоречие филогенетического типа, о котором в известной работе, посвященной философским вопросам происхождения языка, сказано так: 

   "Язык возникает из потребности, а потребность в языке формируется в процессе жизнедеятельности людей, не обладающих языком. Нельзя ощущать потребности в том, что никогда не существовало. Ссылкой на то, что эта потребность создается в процессе труда, мы этого противоречия не преодолеваем, так как процесс труда лежит вообще в основе жизнедеятельности человека, и необходимо объяснить, как он привел к потребности в том, чего не существовало. 
Это противоречие можно преодолеть только указанием на существование коммуникативной деятельности до возникновения языка как знаковой системы. Этим вносится новое противоречие...". (Донских, 1984). 

   Указание автора на то, что некий "скачок" замыкает логический разрыв, разрешая тем самым это  противоречие, вопроса не снимает: все-таки культура невозможна без языка, язык не существует без культуры и совершенно не ясно и не объяснено, как же  эти оба явления смогли возникнуть одновременно.

   2. Создание трудовой теории в период, когда еще не существовала информационная теория эволюции и неканоническая генетика, сказалось и в том, что она не могла рассматривать язык в качестве одного из составных компонентов элементов наследственности человека. Хотя, строго говоря, это обстоятельство не было  непреодолимым препятствием и в прошлом, т.к. уже тогда существовали фундаментальные философские воззрения (имеется в виду принцип  "бритвы Оккама"), которые сегодня интерпретируются лингвистами так: "Устройство любой приспособляющейся биологической системы — принципы ее работы — почти наверняка будет унифицированным у вида, размножающегося половым путем" (Пинкер, 2004).

   3. Развитие человека эта теория рассматривает в отрыве от развития других  млекопитающих, с которыми он миллионы лет находился в отношениях, сходных с  факультативно симбиотическими. Именно этим объясняется вынесение в эпиграф кажущегося шуточным выражения генетика Голубовского: исключить влияние на бабушек гоминидов тесных миллионолетних контактов человека с другими млекопитающими сегодня уже становится невозможным.
   Справедливости ради отметим, что животные не обойдены вниманием марксизма, только их роль рассматривается на позднейших стадиях стадиях эволюции, более социализированных и окультуренных, когда язык по трудовой теории уже считается возникшим. Так, К. Маркс, ссылаясь на труд А.Р.Ж. Тюрго "Размышления о создании и распределении богатств" (1766), пишет в 5-й главе 1-го тома "Капитала": "Наряду с обработанным камнем, деревом, костями и раковинами главную роль, как средство труда, на первых ступенях человеческой истории, играют прирученные, следовательно уже измененные посредством труда, выращенные человеком животные", -- добавляя примечание: "Тюрго хорошо выясняет важность прирученных животных для начальных ступеней культуры".   
   Подчеркнем: речь шла о выращенных человеком и измененных человеком животных, т.е. об одомашненных не ранее 10 тыс. лет назад, когда доместикация включала в себя контроль за размножением прирученных животных.

   Одна из современных версий трудовой теории выдвинута член-корреспондентом Российской академии образования Т.Н. Ушаковой. Автор подробно рассматривает соотношение биологических и социальных источников языка человека и описывает дискуссии по этому вопросу, в частности, разногласия Н. Хомского и Ж. Пиаже. Принимая позицию последнего и опираясь на данные таких исследователей, как С. Пинкер, М. Пиателли-Пальмарини, Ф. Ньюмейер, Д. Бикертон, П. Гринфильд, она пишет:

   "Наша гипотеза о происхождении речеязыковой способности в филогенезе... строится на допущении действия природного толчка, возможно, мутации, вызвавшей перестройки в мозговых структурах прачеловека, необходимые для изменения названных функций <развитие ментальной (репрезентативной) сферы и экспрессивной вокальной функции>... Развитие экспрессивной функции речи должно было состоять в возможности регулирования вокальных проявлений в соответствии с психологическими переживаниями нашего предка, обстоятельствами его жизни, с приданием им градаций качества и громкости, выражающих агрессивное дружелюбие и любое другое ментальное состояние.
   ...возрастание координации ментальной сферы и двигательно-экспрессивных реакций могло способствовать развитию интеллектуальных возможностей человека.
   ... в начальный момент формирования речевой способности проточеловек мог вокализировать не столько для общения с себе подобными, сколько для самореализации. Эта ситуация близка тому явлению, которое описано в психологии под названием эгоцентрической речи и эгоречи. Адаптивное значение и польза языка для коммуникации могли установиться позднее как  вторичная и производная функция от психологической самореализации. Значение языка для коммуникации может, таким образом, рассматриваться как явление экс-аптации <т.е. возникновении новой функции как побочного результата предшествующего этапа эволюции>."  (Ушакова, 2004).

 Такой подход к глоттогенезу необходимо отодвигает сроки возникновения языка назад, за период существования современного человека (кроманьонца), т.е. к этапу значительной меньшей социализации и значительно большей роли биологических факторов. Но достигается это ценой двух достаточно произвольных (с точки зрения трудовой теории) допущений: а) некоего природного скачка и б) загадочной потребности палеолюдей в "самореализации".

    Дрессурная гипотеза, изложенная ниже, основана на намерениях в максимальной степени базироваться на трудовой теории языка и направлена на поиск связей между биологическим и социальным в языке путем объяснения эволюционного превращения индивидуальных рефлекторных языковых способностей  в качественно новый видовый признак с закреплением этого признака через генетический механизм особого рода -- лингвогенетический. 

I эволюционный ярус. 
Бестиарный этап языка.

   Материальной основой развития гоминид является их переход к плотоядности, первоначально вызванный климатическими изменениями в плиоцене, повлиявшими на условия обитания популяций растительноядных  австралопитеков, что вызвало переход к наземному образу обитания, а затем и к двуногой локомоции (Вырский,1989). В сочетании с развитием руки плотоядение, мясная пища, обеспечили ускорение развития мозга, но для перехода накопленных количественных изменений в качественные этого было недостаточно. Необходимо было возникновение особой имплицитной способности: умения   составлять относительно многоступенчатые планы действий.

"Интенсивная дневная активность, включавшая продолжительный бег и ходьбу от одного источника пищи к другому, по всей видимости, и была главной движущей силой отбора, обусловившей у гоминид эволюцию бипедии. Как полагает Бортц (Bortz W.M. "Physical exercise as an evolutionary force", Journal of Human Evolution, 1985, 14, 145-155), столь высокий уровень физической активности должен был стимулировать укрупнение головного мозга гоминид и, следовательно, определял давление отбора в сторону энцефализации".
"Мясоядение требует меньшей специализации и меньше локальных адаптаций, чем питание растительной пищей" (Фоули, 1990 ).
Все описанные факторы также способствовала произошедшему переходу.

   Кстати, в самом переходе к плотоядности нет ничего исключительного. Хорошо известен пример с новозеландским попугаем кеа, который во второй половине XIX века стал хищником буквально на глазах человека, нападая на овец и поедая их мясо (Иорданский, 1973, 2001). Как пишет Б.П. Мантейфель, кровь могла прийтись по вкусу попугаям в ходе чистки шерсти овец от паразитов. Этот факт подтверждает предположение о том, что искус плотоядия может быть достаточно велик.

   Наблюдения ученых показывают, что животные существенно отличаются между собой по способности к построению планов. К построению одноступенчатых планов совершенно неспособны рыбы и голуби; куры и кролики чуть способнее, затем идут ящерицы и черепахи. К составлению двух- или трехступенчатого плана действий неспособны вороны, сороки и крысы, эту задачу могут решать только кошки, собаки, лисы и волки, причем дикие виды заметно опережают домашних. Для современных обезьян составление трехступенчатого плана действий уже трудновыполнимо (Крушинский, 1979, 1986).
   Л.В. Крушинский провел наблюдения за поведением многих сотен животных, зарегистрировал мотограммы их движений в процессе решения экстраполяционного теста (определение направления движения кормушки за ширмой) и, статистически обработав результаты, сгруппировал различные таксонометрические группы позвоночных животных по иерархии их способностей. Им замечено, что хищники в этом смысле не обладают заметными преимуществами, тогда как, например растительноядная черепаха явно наделена ароморфозом -- избыточными возможностями приспособления к среде. Не выявлена и связь способностей к планированию с "человекоподобностью" цитоархитектонического строения мозга животных. 

      Биологи установили, что за создание планов отвечают специальные области головного мозга, точнее, "двигательные механизмы мозга, особенно та часть сенсомоторной коры, где находится представительство Образов результата действия для слухо-речевого аппарата..." (Прибрам, 1975). И далее у Прибрама:

"Как известно, раньше все проблемы психологии сводились к двум вопросам: какова природа сходства стимулов и какова природа подкрепление. В действительности же это вовсе не две проблемы: сходство и подкрепление представляют собой одно и то же явление, хотя в одном случае оно описывается преимущественно на языке стимулов (сходство), а в другом -- главным образом на языке ответов (подкрепление). Подкрепление последовательно увеличивает способность к различению стимулов и уменьшает их генерализацию; процесс различения стимулов, т.е. приобретения ими определенного значения, и есть подкрепление. 
Нервные процессы, участвующие, согласно этой точке зрения, в механизме научения, будут коротко описаны ниже. 
"Возможно, что эта модель является прекрасным описанием того, что представляет собой подкрепление для организма. Этот нервный механизм в силу иерархической природы его избирательного контроля над его же собственными модификациями допускает изменение Образа результата в ходе последовательных актов поведения. Всякий раз, когда поступающая информация такова, что не происходит полного совпадения этой информации с Образом результата, последний модифицируется для того, чтобы включить эту нформацию, и поведение продолжается. Таким образом, организм может в относительно неизменных или мало изменяющихся внешних условиях осуществлять поиск во внешней среде той дополнительной информации, которая ему необходима для уменьшения неопределенности. Эта нервная модель могла бы быть ответственной за процесс поиска информации организмом, нуждающимся в такой информации, до тех пор, пока корригирующие изменения в Образе результата не прекратятся, т.е. до тех пор, пока не будет достигнута стабильность" (Pribram, 1960b, p.8.)." (Прибрам, 1975, с.328.)

""Таким образом, знаки и символы -- это акты, обозначения мира, сформированные организмом. Поэтому всякое увеличение способности действовать вызовет обогащение знакового и символического поведения. Я полагаю, что знаки и символы накапливались у человека одновременно как естественное следствие значительно возросшей у него способности к действию. Но, как мы видели, эти способности так тесно связаны со способностями формировать образы (особенно Образы результата), что, вероятно, лучше говорить о возросшей у него способности создавать всякого рода закодированные обозначения. Сформулированная таким образом проблема становится тавтологией: способность человека к языку является следствием способности человеческого мозга создавать закодированные обозначения, т.е. язык. Однако тавтологии часто бывают прекрасными отправными точками для исследования. 
Рассмотрим детальнее структуру человеческой речи, чтобы понять, что требуется структуре человеческого мозга для ее использования. 
Человеческие языки обладают двумя основными характеристиками: они обеспечивают сохранение образа (Bronowski, 1967) и являются продуктивными (Jakobson, 1964, 1966). Обе характеристики проявляются в наиболее простой форме в знаках и символах, которыми пользуются приматы, но эти зачатки едва ли могут дать представлении об их развитии у человека. Даже отсталый ребенок к пяти годам начнет составлять предложения, настолько превышающие возможности, доступные животным, что только на основании одного этого его можно причислить к роду homo... ребенок быстро переходит к построению предложений, что до сих пор не наблюдалось в коммуникациях человекообразных обезьян" (Прибрам, 1975, с.402-403.)

Видный американский нейропсихолог предложил даже гипотезу о голографическом строении этих механизмов! Из множества исследований Карла Прибрама укажем на то, в котором обезьянам предлагалось реализовывать двухчастные стратегические планы: поиск ореха и запоминание  результатов поиска. Оказалось, что  в зависимости от того, какие участки коры головного мозга обезьян были повреждены, животные могли реализовывать только ту или иную часть плана, т.к. они не были в состоянии создать Образ результата (термин Прибрама), предвосхищающий действие.
   Установлена им также и тесная связь способностей формировать образы со способностями  создавать и  накапливать в мозге  закодированные обозначения -- знаки и символы (последние, в отличие от знаков, свободны от контекста).

   Таким образом, логика развития биологических структур обязывает предположить, что процесс развития мозга синхронно сопровождался приростом количества доступных для составления человеком планов поведения. Синхронно, но не плавно, пандусом, а лестнично: поскольку количество ступеней таких планов выражается дискретными величинами (одна, две, три...), следует ожидать, что им соответствует дискретность, ступенчатый характер прироста физиологических параметров, свойств, структуры головного мозга, в предельно обобщенном виде -- его массы. 
   (Конечно, говоря о массе мозга, следует иметь в виду некие средние величины, достижение которых становится значимым для вида или его популяции и о которых мы можем судить по палеоостанкам). В таблице, завершающей текст,  указаны ориентировочные критические массы мозга, соответствующие ярусам эволюции гоминидов с точки зрения их дрессурных, как это будет сказано ниже, способностей.

   Как нам представляется, именно эту ступенчатость провидел основоположник философии языка В. фон Гумбольдт, когда высказывал гипотезу спонтанного скачка: "язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, благодаря чему он становится единым целым" (Гумбольдт, 2000). И в этом свете гипотеза Гумбольдта уже не кажется, как ее назвал Б.Ганеев, странной. Скачок -- и не один -- происходил, вызванный каждый раз скачкообразным приростом способностей к планированию. 

   На первом ярусе лестницы восхождения к современному состоянию такой прирост способностей, очевидно,  был реализован, применен к тому виду деятельности первобытного человека (начиная с австралопитека), которое требовало от него максимального напряжения усилий, т.е. к процессу охоты на зверей, добычи пищи. Если в условиях прежнего уровня способностей охотник умел убить необходимое ему для сохранения собственной жизни животного, -- теперь новая способность спланировать еще на один шаг вперед неминуемо должна была  остановить его внимание на звериных детенышах, оставшихся в одиночестве после охоты на их родителей и также являющихся пищей. 
   Но если раньше они были бы убиты одновременно с их родителями, то теперь охотник мог запланировать  это действие на будущее, отложив его до момента, когда закончится мясо взрослых животных.

   Таким образом в текущей жизни гоминида-охотника стали возникать периоды, когда рядом с ним находилось чуждое ему живое существо, и новые с ним отношения, в которых уже участвовали не собственные клыки или подобранные палки и камни, а жесты и звуки из природного, т.е. инстинктивного арсенала. 
   "Гиббоны способны издавать звуки с правильной нарастающей высотой тона в пределах нескольких октав и составляют почти единственную группу млекопитающих, поющих, подобно птицам, с гармонической модуляцией (Спиркин, 1957).  Это сказано о современных обезьянах, можно предположить, что и австралопитеки обладали подобными качествами.  Правда, с поправкой на значительно пониженную высоту голоса: "Древние предки человека должны были подвергаться сильному и постоянно действующему давлению отбора на чувствительность слуховых систем к низким частотам" (Heffner H.E. "Hearing in primitive mammals. IY. Bush baby (Galago senegalensis)." Jornal of Auditory Research, 1969, 9, 19-23). (Цит по Дьюсбери, 1981 ),

   Итак, характерные для приматов мимико-жестикуляционные и звукопроизносительные способности адресовались  теперь сверху вниз, от более способного животного к более слабому животному. Успешные результаты такого воздействия выражались в том, что захваченное животное дольше выживало в неволе, следовательно, более эффективно обеспечивало пищевые интересы гоминида. 
   Фактически, это означало овладение протоантропом около 3 млн лет назад приемами дрессуры животных, т.е. сам протоязык может быть назван языком дрессуры. 

   Использование дрессурного протоязыка австралопитеками  на бестиарном этапе, т.е. в течение 2-3-х млн. лет, оставило след и в современном языке, который обнаруживается учеными при наблюдении за развитием человеческих младенцев благодаря биогенетическому закону, сформулированному во второй половине XIX в. немецкими биологами Ф. Мюллером и Э. Геккелем: онтогенетическое (индивидуальное) развитие особи в какой-то мере повторяет ее филогенетическое (видовое) развитие (Даниленко, 2003).
   Наблюдение за детьми в возрасте до одного-полутора лет, когда они лепечут на "материнском" (Пинкер, 2004) или "нянькином" (Жинкин, 1982) языке свидетельствует о том, что древний язык был скорее всего просодическим, т.е. основанным на гармонической модуляции звуков или, как говорят лингвисты, на супрасегментных средствах организации речи, когда "внимание уделяется не тому, что именно произносится, а как это произносится, с какой интонацией" (Carlson, 1997).
   "Примерно к полутора годам... у ребенка вступает в силу более высокий уровень, чем слово и предложение, -- просодия, который он в акте коммуникации заменяет собственной лексикой..." (Жинкин, 1982).
   "О материнском языке скорее следует думать как о чем-то, что сродни вокализациям животных, обращенным к их детенышам. В материнском языке есть вполне понятная мелодика: подъем и спад интонации для одобрения, серия резких взрывных стаккато для запрещения, восходящий тон для привлечения внимания и плавное низкое мурлыкание легато для успокоения. Психолог Энн Ферналд показала, что такие интонационные модели очень широко распространены в разных языковых сообществах и могут быть универсальными. Мелодика привлекает внимание ребенка, характеризует звуки как принадлежащие к речи, в противоположность урчанию желудка или другим шумам, позволяют различить утверждения, вопросы и приказания, обрисовывают основные границы предложения и выделяют новые слова. Если у детей есть выбор, они предпочитают слушать материнский язык, а не речь, обращенную к взрослым" (Пинкер, 2004).
   "Ребенок начинает общаться совсем так же, как приматы, при помощи так называемых голофраз -- отдельных звуков, обозначающих что-то или символизирующих какое-то состояние... существуют два типа голофраз: более или менее продолжительное гуление и выразительные звуки, относящиеся к внутреннему состоянию ребенка, и  более короткие, повторяющиеся, похожие на слоги звуки, часто сопровождаемые указательными жестами, относящимися к чему-то в том мире, который младенец видит, слышит, осязает или пробует на вкус"  (Прибрам, 1975). (Но, признавая факт того, что коммуникативная деятельность является не результатом языка, а его источником, Прибрам рассматривал только межчеловеческую коммуникацию).

   Примечание. Эта особенность человеческого ребенка уже изучается психологами с целью ее использования в педагогической практике. Наблюдая за жестами детей в возрасте от 6 до 13 месяцев, установлено, что "этот вид ритмичного жестикулярного движения рук носил лингвистический оттенок. Фактически, это был язык песни, но руками". (Петитто Л.Э. и др., ""Ритмы языка младенцев в жестах их рук" -- Laura Ann Petitto, "Language rhythms in baby hand movements" -- в журнале  "Nature" от 6.09.2001). Как пишется в интернет-статье на сайте SciTecLibrary.ru, откуда позаимствована информация, "это открытие указывает на ключевую роль ритмики, которая лежит в основе обучения человеческому языку. Родители и педагоги могут использовать эту естественную склонность у детей к лучшему восприятию мелодий, нежели фраз речи, чтобы улучшить процесс освоения родного языка".

   Укажем здесь и на точку зрения ученого, который относит момент появления языка к периоду появления питекантропа, т.е. гораздо дальше в прошлое, чем другие исследователи: "Как же устроен довербальный, бессловесный язык обезьян? Л.А. Фирсов полагает, что он состоит из жестов, мимики, пантомимы и так называемых фонаций — неязыковых звуков, вроде уже упоминавшегося условного покашливания (Фирсов, 1983). М.В. Арапов идет дальше: он считает, что звуки довербального языка (он его именует ветхим, по аналогии с Ветхим Заветом) перешли в язык словесный, вербальный и дожили до наших дней. Это междометия, зависящие от психического состояния говорящего (ах, а, ох) или выражающие волю говорящего (но-но, ни-ни, на, тсс, эй), звуковые жесты (бах, цап, хлоп), наконец «детские слова» (агу, баю), в которых часто встречаются щелкающие звуки-кликсы." (Медников, 2004).
   (Кстати, Б.М. Медников один из первых проводил параллель между генетическими и информационными формами наследования видовых признаков в статьях о "генах и мемах" в 1976 г., правда, кажется, ограничиваясь хотя и системной, но внешней аналогией.)

Примечание. Представляет интерес следующее высказываение Б. Медникова из его предисловия к "Эгоистичному гену" Докинза: "Можно подумать, что я чересчур увлекся критикой. Поэтому поспешу сказать, что же понравилось мне в книге Докинза более всего. Это гл. 11 - «Мимы: новые репликаторы». Еще Дарвин в гл. XIV «Происхождения видов» впервые провел четкую аналогию между эволюцией видов и эволюцией человеческих языков. Докинз вводит понятие «мимов» - устойчивых элементов человеческой культуры, передающихся по каналу лингвистической информации. Примеры мимов, аналогичных генам, - «мелодии, идеи, модные словечки и выражения, способы варки похлебки или сооружения арок». От себя добавлю: а также слова и способы их сочетания, теории Коперника, Дарвина и Эйнштейна, религии со всеми их молитвами и обрядами, диалектический материализм и т.д. и т.п."

   Можно предположить, что для просодического языка дрессуры на его бестиарном этапе в каждом единичном императивном высказывании (посыле, приказании, требовании) сочеталась монема (единица, наделенная смысловым содержанием) и фонема (различительная звуковая единица), а набор значений обеспечивался тональностью и прерывистостью сигнала.

   Споря, какие именно части современной речи древнее, семиотики сходятся в одном: то, что "первые высказывания древнего человека отсылали слушателя к необходимости совершить определенное действие, подтверждается данными психологии животных и психологии ребенка...", и что, "хотя глагол появился позже существительного, его звуковая материя старше звуковой материи существительного." (Ветров, 1968).
   Кстати, весьма характерно, что, как и прочие авторы, А.Ветров эту императивность языка приписывает исключительно  внутривидовым коммуникациям: "Если бы мы захотели передать смысл первых высказываний древнего человека с помощью  языковых единиц достаточно развитого языка, то мы получили бы: “Бери огонь” (для защиты от нападения зверей), “Неси сучья” (для поддержания затухающего огня, чем безуспешно занимается говорящий), “Поднимай (поваленное бурей) дерево” (для использования его на дрова), “Бей зверя” и т. п., а не “огонь”,  “сучья”, “дерево”, “зверь” и не “неси”, “поднимай”, “бей” и т. д. Напомним, что именно такой  комплексный смысл имеют интенциональные звуки и жесты антропоидов, а также детей" (там же). Но природа этой императивности такова, что ее следует считать более глубинной, возникшей в период дрессурных форм языка. 

   Наиболее подробно,  диалектично и системно предназначение  языка быть инструментом инфлюации (влияния) и суггестии (внушения) раскрыто и обосновано Б.Ф. Поршневым в работах 60-70-х годов прошлого века.

  "Это очень важный шаг — выделить в речевом общении, второй сигнальной системе, как ядро, функцию внушения, суггестии. Тем самым ядро находится не внутри индивида, а в сфере взаимодействий между индивидами."
   "У истоков второй сигнальной системы лежит не обмен информацией, т. е. не сообщение чего-либо от одного к другому, а особый род влияния одного индивида на действия другого — особое общение еще до прибавки к нему функции сообщения." 
   И далее.   
   "...бесспорно и то, что дрессировщикам в весьма разной степени удается нащупать у того или иного вида врожденную готовность к восприятию «антропического фактора» их поведения..."
   "Если постараться представить себе, как это полуприручение и приручение могло протекать на практике, надо выдвинуть на первое место общение палеоантропа с детенышами животных, может быть, похищение их и вскармливание."
   "Следующий логический шаг, может быть, и ведет к представлению, что древнейшая «звуковая речь» адресовалась не от человека к человеку, а от человека (точнее — его предка) ко всевозможным иным животным. Ныне в обращении с животными мы употребляем не только эти оставшиеся от прошлого вдыхательные звуки, но и особые интонации, недопустимые по отношению к людям." (Поршнев, 1974). 

   Как мы видим,  этим ученым, вслед за М. Шелером,  также высказано несколько совершенно замечательных идей в пользу  дрессурной гипотезы происхождения языка.

   Тем не менее, Поршнев не пошел дальше в этом направлении, о чем свидетельствуют его оценки, данные работам Н.Я Марра и В.И. Абаева. Так, он  положительно отнесся к некоторым концепциям Н.Марра, которые давали ученому пищу для собственных обобщений: 

"Как известно, издревле существуют в лингвистике две противоположные модели: Н. Я. Марр описывал их как пирамиду, стоящую на вершине, т. е. начинающуюся с общего праязыка, понемногу разветвляющегося; и как пирамиду, стоящую на основании, т. е. начинающуюся с великого множества соседствующих языков (по С.П. Толстову, «первобытная лингвистическая непрерывность»), которые затем, скрещиваясь, расходясь и снова скрещиваясь, укрупняются и в перспективе движутся к единству. В этом вековечном споре, возможно, правы обе спорящие стороны: процесс мог идти в глубинах предыстории по первой модели, чтобы позже уступить место второй. Однако и первую модель невозможно понимать в смысле классического сравнительного языкознания: если вначале еще не было множественности языков, то вместе с тем это не был еще и язык, это была лишь некоторая психофизиологическая фаза на пути становления человеческой речи - фаза суггестии." 
( Поршнев, 1972) 

   Статья писалась, очевидно, в период работы Поршнева над своей главной книгой, из которой ниже приводятся две цитаты, показывающие неслучайность выделенных (мной) слов: 

"И абсолютно иными путями, "палеонтологическим анализом языка", столько раз оспоренный и все же притягательный своим талантом и прозрениями лингвист Н. Я. Марр снова и снова возвращался к одному из своих казавшихся парадоксальными тезисов: наидревнейшие слои языка свидетельствуют о некоей тесной связи перволюдей с окружающим животным миром, какую нынешний человек не может себе и представить. Не упускала ли до сих пор наука о происхождении человека из виду гигантские возможности активного воздействия высокоорганизованных предков человека на центральную нервную систему животных, на их высшую нервную деятельность? Если змеи "гипнотизируют" обезьян, то почему бы отказать высшим приматам в свою очередь в чем-либо подобном. У них степень подвижности нервных процессов выше, чем у других животных. Почему бы не применить это преимущество, не использовать слабые стороны нервной деятельности, поведения других видов. К сожалению, нигде не обобщены широко известные, но разрозненные сведения, что хищные не могут долго выдерживать взгляд человека. Не остаток ли это некоторой древней адаптации? Представим себе, что, еще не умея говорить между собой, троглодитиды могли адресовать каким-либо животным зримые или слышимые тормозные сигналы типа интердикции, которые в нашей сегодняшней речи преобразовались во что-нибудь вроде "киш", "фу", "брысь". 
Только не упрощать! Конечно, палеоантроп не мог оказывать сигнального воздействия на все виды, на всех особей. Палеоантроп прежде всего укрывался от опасных видов тем, что использовал их природных антагонистов и конкурентов, стимулируя их враждебность и разобщение." 

   И еще раз Поршнев говорит примерно о том же, когда цитирует слова В.И Абаева, с которым он сходился в главном -- в происхождении языка в ходе внутривидовых коммуникаций: 

"Работа сознания начиналась с осознания своего коллектива в его противопоставлении другим коллективам и в дальнейшем отражала все модификации и перипетии этих отношений. Противопоставление "мы" и "не-мы", будучи первой социальной классификацией, было и первой лексико-семантической оппозицией". 
<Это была цитата из Абаева, а далее идут слова самого Поршнева.>
Превосходные мысли! Для понимания их генезиса полезно напомнить, что, и по мнению Н. Я. Марра, первыми словами были имена племенных групп. Такое имя есть одновременно и негативное обозначение всего, что "снаружи", т.е. обращено вовне, и самоназвание группы и ее членов, т.е. обращено внутрь." 

   При этом, комментируя заявление В.И. Абаева  в работе "Отражение работы сознания в лексико-семантической системе языка" (сб. «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания», М., 1970): "В одной, отдельно взятой, изолированной человеческой общине речь не могла зародиться, какого бы прогресса она ни достигла в других отношениях. Слово могло родиться только в контакте двух человеческих групп, как огонь высекается столкновением двух кремней", -- Поршнев подчеркнул, что его расхождение с Абаевым заключается только в оценке способа или последовательности взаимодействий эти групп (Поршнев, 1974).

Итак, по Поршневу язык формировался в "классические" "трудовые" т.е. в сравнительно недавние сроки, но на основе суггестии, контр-суггестии, а затем и контр-контр-суггестии. А доязыковый полутора-двухмиллионный период был лишь подготовительным по линии сомы (как считают марксисты) и психофизиологии (как добавляет Поршнев). 

   Бестиарный период языка дрессуры был, сравнительно с последующими этапами, весьма велик и  занял ок. 2,2 млн. лет,  что объясняет мозаичность распространения гоминидных популяций.
   Это связано с тем,  что механизм экстраклеточного наследования языковых способностей тогда еще не возник, а распространение дрессурного языка обычным путем, т.е. через обучение и подражание не могло стать интенсивным, тем более -- видообразующим!

II эволюционный ярус. Гендерный этап.
Распространение языка дрессуры на самок.

   Следующий качественный скачок в развитии мозга и в расширении диапазона доступного человеку ресурса экстраполяционного планирования привел к тому, что объектом, на который был направлен усовершенствованный язык инфлюации и дрессуры, стала самка гоминида-архантропа. Этим процессом двигала объективная потребность самца-охотника в обработанных орудиях труда, по-видимому в начале таковыми стали расколотые галечные камни, а также заостренные палки. Самцы гоминид, используя освоенный ими императивный язык, оказались способными принудить самок -- т.е. возложить на них обязанность -- заниматься несвойственной им от природы трудоемкой деятельностью.
   Но за этой языковой экспансией стояла реальная потребность: у самцов высвобождалось свободное время для охоты, что способствовало выживанию. 
   Естественно, что и на этом ярусе эволюции зачаточные, но вполне определенно выраженные дрессурные  лингвистические способности также направлены по вертикали, но теперь -- не бестиарной, а гендерной, от более сильного самца к более слабой самке, что способствовало возрастанию отличий между ними по отношению к  лингвистическим способностям. В онтогенезе это различие проявляется до сих пор, и не столько в меньшем размере женского мозга (масса которого обыкновенно пропорционально соотносится с общей массой тела, меньшей у женщин), сколько в том, что у женщин теперь обнаруживается  менее выраженная асимметрия между левым, речевым полушарием мозга и правым, не связанным с непосредственно с лексическими функциями (Ганеев, 2001).

   Высказывается мнение, что закреплению новых отношений способствовал и половой отбор, в ходе которого женщины могли чаще "выбирать мужчин, обладающих не только хорошими языковыми способностями, но и более высоким уровнем интеллекта. В свою очередь, мужчины с хорошими языковыми способностями могли бы использовать их, чтобы привлечь женщин" (Палмеры, 2003).

   Кроме интенсификации первобытного "производства" орудий труда, связанной с вовлечением в эту деятельность самок, другим важнейшим следствием явилось то, что они, оказавшись в фокусе жесто-звуковых сигналов, теперь уже значительно вышедших за пределы, обозначенные безусловно- и условно-рефлекторными навыками, неизбежно начали осваивать собственные языковые упражнения. Этот переход можно считать началом формирования новейшей формы генетического (скорее, лингвогенетического)  экстраклеточного механизма наследственности, обусловленного тем, что как пренатальное (внутриутробное), так и постнатальное (послеродовое) развитие детеныша гоминида стало происходить в "озвученной", преимущественно, матерью окружающей среде (по терминологии Я. фон Юкскюлля -- "Umwelt").

   И вряд ли у нас есть основания исключать из дальнейшего рассмотрения период внутриутробного развитие: 
"Зонтаг (1941), опираясь на клинические данные, высказывает предположение, что эмоциональное состояние матери во время беременности оказывает влияние на плод"  (Шовен, 1972).
   "Известно, например, что у млекопитающих  даже эмбрион в чреве матери подвергается определенным внешним воздействиям и накапливает своего рода "жизненный опыт"  (Тинберген, 1985).

Отмечается, что настройка на аудиометрические характеристики материнского голоса иногда осуществляется еще на стадии эмбриона: "Хесс показал, что между матерью-уткой и эмбрионом непосредственно перед вылуплением протекают настоящие диалоги" (Цит по Дьюсбери, 1981 ),

   Возможно, что развитием этого особого механизма может быть объяснено наблюдаемое учеными явление: а) с одной стороны высокая готовность структур младенческого мозга к восприятию внешней информации: "Считается установленным, что долговременная память связана с изменениями в структуре синаптических белков... Долговременная память связана с устойчивыми изменениями в синапсах"  (Зорина, Полетаева, 2002), и б) с другой, минимальная или полностью отсутствующая в этот период способность к дифференциации и различению информации.

   "Мы также знаем, что детский мозг претерпевает значительные изменения после рождения. До рождения практически все нейроны (нервные клетки) уже сформированы, и они мигрируют в надлежащие места в мозге. Но размер головы, вес мозга и толщина мозговой коры (серого вещества), где расположены синапсы (соединения), способствующие процессу мышления, продолжают быстро увеличиваться в течение первого года жизни. Длинные нервные пути (белое вещество) формируются полностью к возрасту девяти месяцев и продолжают наращивать миелиновую оболочку, отвечающую за скорость реакции, в течение всего детства. Синапсы продолжают развиваться, их количество становится максимальным в период между девятым месяцем и вторым годом жизни (в зависимости от зоны мозга), и в это время у ребенка на 50 % больше синапсов, чем у взрослого!" "Во многих человеческих сообществах родители не балуют своих детей материнским языком. По сути дела они вообще не разговаривают со своими не умеющими говорить детьми, лишь иногда что-то им приказывая или упрекая их." (Пинкер, 2004).

"Уже с первого месяца жизни ребенка слуховые нейроны коры головного мозга крайне чувствительны к стимуляции слуха и обрабатывают полученную информацию в соответствии с определенной схемой, присущей человеку от рождения... Шестимесячные дети могут различать каждую фонему ... В десять месяцев... постепенно утрачивают способность улавливать различия между фонемами других языков... к этому времени дети теряют почти две трети способностей, которыми обладали в шесть месяцев... Слуховая карта мозга ребенка формируется к году, и после этого... дети становятся функционально глухими к звукам, не присутствующим в их родном языке." "Период от девяти до двенадцати месяцев оказывается для детей решающим. В это время их способность различать отдельные фонемы кардинально меняется. В начале этого периода дети могут различать похожие фонемы, не относящиеся к их родному языку, но к концу этого периода способность детей различать фонемы ограничивается только родным языком. Такое сокращение объема способностей мозга проявляется не только в языке - считается, что оно характерно для целого ряда поведенческих категорий. Для описания этого явления используется термин "нейронный дарвинизм" или "нейронное упрощение" (Edelman, 1987) . Согласно теории, объясняющей это явление, в человеческом мозге изначально присутствует излишек нейронов и нейронных связей, но продолжают функционировать только часто использующиеся связи." (Палмеры, 2003).

   Здесь уместно отметить, что феномен эхолалии (автоматических непроизвольных повторов звуков), который "... восходит к филогенетически древней основе — непроизвольной имитации" (Поршнев, 1974), -- вполне отвечает задачам, поставленным природой перед мозгом  ребенка в возрасте до одного года. Его гиперразвитая синаптическая система активно усваивает в этот момент информацию, присутствующую (закодированную) в просодической звуковой акцентуации и совершенно  необходимую для завершения структурного формирования мозга. На странице, посвященной вопросам так называемой брейнлингвистики,  уже говорилось об особой, трансфергенной роли пословиц и поговорок, указывает на нее и мнение специалиста: "...на базе преображенной эхолалии возникает "память народов" -- их устные эпические предания" (Поршнев, 1979).

   Можно считать бесспорным, что в жизни каждого ребенка есть особый период, наступающий по некоторым данным не позже 8-го месяца беременности матери,  в течение которого синаптические структуры мозга работают особенно активно, тогда как звуки, которые издают при этом дети, имеют мало общего с речью. Очевидно, что мозг работает в это время исключительно "на прием". Между тем также известно, что искусственное прекращение этого процесса приводит к фатальным последствиям: новорожденный не превращается в полноценного человека, в Homo sapiens, но остается в диком состоянии, называемом иногда по аналогии -- Homo ferus, при этом у него мышление или отсутствует, или вырождается в безмысленное сознание. Напрашивается предположение, что именно в этот период младенческий мозг, еще не осознающий окружающий мир, восполняет нехватку клеточной генетической информации, получая ее извне, из внешнего лингвистического хранилища, из материнской речи, поначалу в  гармонически-просодической, а затем и в знаково-символьной форме.
   Отметим, что указанный феномен прекращения развития в условиях языковой недостаточности не распространяется на остальной животный мир: "...сигнальное поведение является врожденным, вероятно, во всех рассмотренных случаях <Тинберген наблюдал чаек>. Это было доказано для ряда животных путем выращивания их в изоляции от других особей того же вида... Фактически, как теперь известно, настоящее подражание встречается в природе крайне редко"   (Тинберген, 1993). (Кстати,  Н. Тинберген, вслед за К. Лоренцем, показывает, что так называемые социальные реакции, фактически, являются генетически бусловленными релизерами).  

   Дополнительным свидетельством в пользу того, что в течение определенного времени после момента рождения мозг человека извлекает извне, из окружающего мира недостающие ему для структурного формирования информационно-генетические факторы, могут рассматриваться результаты экспериментов по искусственной задержке звуков собственного голоса испытуемого, когда он слышит их с помощью специальной аппаратуры с запаздыванием во времени.

   "Показано... что при задержке в системе слуховой обратной связи речь говорящего становится несвязной, причем задержка слуховой обратной связи сильнее сказывается на речи 7--9-летнего ребенка, чем на речи ребенка в возрасте 4--6 лет; это объясняется, видимо, усилением контроля над речью с возрастом (Smith K.U., Delayed sensory feedback and behavior, W. B. Saunders, Philadelphia, 1962; Yates A.J., Delayed auditory feedback, Psychol Bull. 1963 May; 60:213-32). Взрослая реакция на задержку обратной связи начинается примерно с 12-летнего возраста (Ratner et al., The variable of concurrent action in the language og children: effects of delayed speech feedback, Psychol. Rec., 1964, 14, 47-56)". (Хайнд, 1975)

   В свете вышеизложенного, будет логичным дополнить триаду сфер знаков человеческой речи, обозначенную одним из основателей семиотики Ч. Моррисом:

• отношение знаков к объектам — семантика; 
  отношение знаков к другим знакам — синтаксис; 
  отношение знаков к людям, к их поведению — прагматика) (Моррис, 1983),  

• четвертой сферой: 

• лингвогенетика или акустический трансфер наследственной информации в пре-, пери- и ранний постнатальный период. 

   Такое расширение функций человеческой речи могло осуществиться  на гендерном этапе дрессурного языка, продлившемся около 1,5 млн. лет. Благодаря созданию трансферного лингвогенетического механизма продолжительность распространения этого нового человеческого признака (свойства) произошло значительно быстрее, чем на предыдущем эволюционном --  бестиарном -- ярусе, к тому же оно охватило все основные гоминидные популяции.

Сводная таблица этапов глоттогенеза.

*Можно предположить, что неандертальцы, обладая более крупным мозгом, чем кроманьонцы, отстали от последних в развитии дрессурных способностей языка, например, по причине проживания в более холодных климатических зонах.

   В течение 40 лет видным ученым, доктором биологических наук Вигеном Артаваздовичем Геодакяном разрабатывается эволюционная теория пола, подтверждаемая многочисленными эмпирическими наблюдениями. (Геодакян, 1965, 2003), Ее основные положения:

-- Для человека характерен половой диморфизм (отношение средних значений признака для мужского и женского полов), 
-- У мужского пола по сравнению с женским выше частота мутаций, меньше аддитивность наследования родительских признаков, уже норма реакции, выше агрессивность и любознательность, активнее поисковое, рискованное поведение и другие качества, «приближающие к среде». 
-- Половой диморфизм по любому признаку тесно связан с его эволюцией: появляется с ее началом, сохраняется, пока она идет, и исчезает, как только эволюция кончается. Значит, половой диморфизм — следствие не только полового отбора, как считал Дарвин, но любого: естественного, полового, искусственного. 
-- А как иным способом можно объяснить находку, выставленную в музее антропологии МГУ — женский и мужской черепа из пещер Табун и Схул горы Кармал? Первый — с четко выраженными неандерталоидными признаками, второй — с явно кроманьоноидными. Эволюционная теория пола объясняет и относительно крупные размеры Y-хромосомы (ее связанность со стрессом) у некоторых этнических групп (например, евреев в Германии) или социальных групп (заключенных) у человека, или ее повышенную дисперсию в зонах высокой сейсмической активности у грызунов. Наконец, наличие по последним данным, полученным в ходе расшифровки генома человека, наибольшего числа мутаций именно в Y-хромосоме. 
-- Чтобы система эффективно решала противоречивую задачу, ее надо разбить на две подсистемы и поручить им по отдельности заниматься диалектически противоположными ее составляющими. При этом спор о превалирующей роли одного из полов становится совершенно бессмысленным. Обе эти функции — авангардная и арьергадная — равно необходимы для успешного выживания вида в меняющихся условиях. 
-- Если овладение речью, письмом, любым ремеслом рассмотреть в эволюционном аспекте, можно выделить фазу поиска (нахождения новых решений), освоения и фазу закрепления, совершенствования. Мужское преимущество в первой фазе и женское во второй выявлено в специальных исследованиях.

   Основываясь на наблюдениях и заключениях В. Геодакяна, можно считать, что существует определенный материальный базис, свидетельствующий даже не о возможности, но о необходимости особой стадии эволюции второй сигнальной системы. На этой стадии зачаточная сигнальная система "отрабатывалась" на передовом отряде человека, т.е. на самцах, а суть ее  заключалась в эффективном с точки зрения эволюции переносе уже сложившихся охотничьих, в первую очередь сигнально-акустических, навыков на "межличностные" отношения.  Кавычки указывают на необязательность для такого рода отношений в начальной их стадии психических качеств, которые обыкновенно связывают с сознанием и самосознанием. Снимаются они позже, когда самки  включились в новую эволюционно-информационную систему настолько, что стали участвовать в ее трансфере  последующим поколениям.

Примечание. С точки зрения брейнлингвистики сознание это дезинтегративная (по Крушинскому --интегративная) сенсорная функция нейронных структур, характеризующаяся нефиксированной семантикой образов результата действия (в отличие от мышления, которое имплицитно основано на фиксированной семантике и в силу этого является интегративной функцией). 

Внешнее выражение нашего сознания - использование индивидом в качестве развитого коммуникатора особой языковой сигнальной системы практически неограниченной продуктивности (за счет бинарности, переноса и пр.) и выраженной метафоричности. Между мышлением и сознание (человека) осуществляется непрерывный знаковый обмен, поддерживающий диалектическое равновесное состояние между интегративностью и дезинтегративностью обеих функций, описанное Гераклитом как энантиодромия. 

Такое сочетание функций появилось в ходе эволюции головного мозга по достижении коэффициентом (эн)цефализации определенного критического значения и врезультате трансформации дрессурного языка в язык как элемент второй сигнальной системы. 

При этом сознание обеспечивает генерацию дополнительного и эксклюзивного для каждого индивида ресурса "Образов результата действия" (по Прибраму) . Тогда как мышление в той или иной индивидуально достижимой степени обеспечивает оптимизацию соответствия (однозначности, фиксированности) между знаком (поведением) и предметом (средой обитания).

Представимы следующие градации способностей и возможностей нейронных систем. 
1. Отсутствие планирования. 
Очевидно на этой стадии развития нет "необходимости" ни в психике, ни тем паче в сознании. Отличается от "поведения" неживых объектов наличием особого биологического фактора -- негэнтропийности, но не более того, и сводится к регуляции трофических и энергетических функций организма. 
2. Одноступенчатое планирование. 
Переходная стадия, на которой формируются специфически избирательные нейроны, способные агрегатироваться в констелляции, которые на следующей стадии могут расцениваться как информационные модели. Возникает подобие знаковой системы, но только подобие, т.к. знаки уникальны носят жестко фиксированный характер. Возникает основа для возникновения языка мозга, языка мышления. Психика и сознание на этой стадии сущностно преждевременны. 
3. Двух-трехступенчатое планирование. 
На этой стадии, достигнутой некоторыми млекопитающими и птицами, возникают и начинают играть важную роль в выборе разрабатываемых мышлением вариантов поведения эмоции, т.е. неосознаваемые переживания в ходе сравнения идеальных моделей. Совокупность вариативного мышления и эмоциональной оценки его хода и результатов составляет сущность психики животного. Сигнальная система развивается сообразно новым возможностям, что внутренне выражается в развитии особого языка -- довербального языка мышления. 
4. Условием достижения четвертой стадии является избыточный, "ароморфный", рост количества нейронов, т.е. цефализация. 
Отвечая на эволюционный запрос, эта цефализация приводит к гипертрофии тех отделов мозга, которые отвечают за "поставку" для мышления неограниченных ресурсов по созданию образов результата действия. Резко возрастают сигнальные возможности, они начинают использоваться как орудийный инструмент, что ускоряет их видовое закрепление. Новая сигнальная система обеспечивает развитие способностей индивидуальной дифференцировки организма, отграничения "Я" от "не-Я". Одновременно с языком возникает феномен сознания.

Связь языка и сознания отмечена давно: "Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми." (Маркс и Энгельс, "Фейербах. Противоположность материалистических и идеалистических воззрений", с.с., т.3, с.29).

Даже удивительно, что наш вид до сих пор именуется Homo sapiens, а не Homo symbolicus. Существование "вавилонской башни" языков подсказывает нам, что структуре нашего сознания отвечает не вертикальная иерархия (сознание и подсознание), а взаимопроникновение и переплетение множества сознаний, при этом генерализация одного из них посредством мышления происходит как на рациональной, так и на вероятностной основе. Такую гипотезу сознания можно назвать "пламенной". "Температура горения" каждого из наших нейронов различна. Пока диапазон "температур" широк, в "горение" вовлечено множество констелляций нейронов, если он сужается -- уменьшается и количество таких констелляций. В пределе остается одна, которая и олицетворяет наше сознание. Можно также предположить, что одна констелляция от другой отличается не "под" или "над" уровнями, а главным образом тем, сколько ступеней, этапов планирования Образа результата они "обсчитывают". 
Чем ступеней меньше -- тем результат вероятнее, но непрактичнее.
Чем ступеней больше -- тем правдоподобнее результат, зато его вероятность падает.

Литература (*электронные версии). 47 наименований.

*Барулин А.Н,  и-статья "Теория глоттогенеза и сравнительно-историческое языкознание". // Материалы конференции "Диалог. Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии", 5 июня 2004г.
 Белянин В.П., "Психолингвистика", М., 2003.
 Бердников В.А., "Основные факторы макроэволюции", Новосибирск, 1990.
 Бодуэн де Куртенэ И.А., "Языкознание, или лингвистика XIX века" -- "Избранное", т.2., 1963.
*Ветров А.А., "Семиотика и ее основные проблемы", М., 1968.
*Вырский С.В., "К вопросу о происхождении австралопитеков", Саратов, 1989.
*Ганеев Б.Т., "Язык. Учебное пособие по языкознанию", Уфа, 2001.
*Геодакян В.А., "Эволюционная теория пола" // ж. "Природа", №8, 1991. 
                           См. также архивы передачи Гордона от  06.03.2002 и 15.04.2002.
*Голубовский М. Д., "Век генетики: эволюция идей и понятий", 2000.
*Гумбольдт Вильгельм фон, "Избранные труды по языкознанию", М., 2000.
*Даниленко В.П., "Общее языкознание. Курс лекций", Иркутск, 2003
*Докинз Р., " Эгоистичный ген", М.,1993.
 Донских О.А., "Происхождение языка как философская проблема", Новосибирск, 1984.
 Дьюсбери Д., "Поведение животных: Сравнительные аспекты", М., 1981.
 Жинкин Н.И., "Речь как проводник информации", М., 1982.
*Зорина З.А., Полетаева И.И., "Элементарное мышление животных", М., 2002.
*Иорданский Н.Н., "Эволюция жизни", М., 2001.
 Кордюм В. А., "Эволюция и биосфера", Киев, 1982.
 Крушинский Л.В., "Биологические основы рассудочной деятельности", 2-е изд., М., 1986.
 Лобашев M.E., "Сигнальная наследственность", сб. "Исследования по генетике", Л.,1961.
  Маркс К., Энгельс Ф., "Сочинения", т.23, 1960.
*Медников Б.М.,  "Аналогия (параллели между биологической и культурной эволюцией)", ж. «Человек», № 1,2,3,4, 2004. 
 Моррис Ч., " Основания теории знаков", сб. " Семиотика", М., 1983.
*Палмеры Д. и Л., "Эволюционная психология. Секреты поведения Homo Sapiens", 2003.
*Пинкер С., "Язык как инстинкт", М., 2004.
 Полани М., "Личностное знание", М., 1985.
 Прибрам К., "Языки мозга: экспериментальные парадоксы и принципы нейропсихологии", М., 1975.
*Поршнев Б.Ф., "Контрсуггестия и история", в сб. ""История и психология", М., 1972. 
*Поршнев Б.Ф., "О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)", М.,1974.
 Поршнев Б.Ф., "Социальная психология и история", М., 1979.
 Симонов П.В., "Созидающий мозг", М., 1993.
*Спиркин А.Г., "Происхождение языка и его роль в формировании мышления", сб. "Мышление и язык", п/р Горского, 1957.
 Тинберген Н., "Поведение животных",М., 1985.
 Тинберген Н., "Социальное поведение животных", М., 1993.
 Ушакова Т.Н., "Двойственность природы речеязыковой способности человека". // "Психологический журнал", №2, 2004.
 Фирсов Л.А., "Довербальный язык обезьян", ж. "ЖЭБ и Ф", т. XIX,  № 4, 1983. .
 Фейерабенд П., "Избранные труды по методологии науки", М., 1986.
*Фоули Р., "Еще один неповторимый вид. Экологические аспекты эволюции человека", М., 1990.
 Хайнд Р., "Поведение животных. Синтез этологии и сравнительной психологии", М., 1975.
 Хесин Р.Б., "Непостоянство генома", М., 1984.
 Шелер М., "Избранные произведения", М., 1994.
 Шовен Р., "Поведение животных", М., 1972.
*Юревич А.В., "Наука и паранаука: Столкновение на "территории" психологии". // "Психологический журнал", №1, 2005. 
  Carlson N.R., "Physiology of behavior", Boston, 1998
  Edelman G.M., "Neural Darwinism", New York, 1987. 
 Gregory R.L., "The oxford companion to the mind", Oxford, 1987.
  Tellegen A., Lykken D.T., Bouchard T.J.Jr., Wilcox K.J., Segal N.L., Rich S. "Personality similarity in twins reared
                    apart and together", Journal of Personality and Social Psychology, 54, 1988. 

   Этапы глоттогенеза на III-IY ярусах развития гоминидов, особенностью которых является культурная социализация языка и развитие его коммуникативной функции предполагается изложить во второй части с учетом следующей информации и предварительных замечаний.

• В ходе дальнейшей эволюции дрессурный (инфлюентный, суггестивный) языковый компонент отчасти вытеснялся культурными факторами, но это вытеснение происходило с переменных успехом, т.е. циклически.

•  Козлова М.С., "Эволюционная судьба homo sapiens", ж. "Человек", №1, 2000:
  "Однако первые популяции Homo sapiens sapiens, появившиеся в Африке, почти не смешивались с более древними гоминидами. Антропологи объясняют это тем, что когда более 100 тыс. лет назад на Африканском континенте Homo sapiens столкнулся с поздними представителями Homo erectus, между этими двумя видами существовали слишком серьезные биологические и культурные различия, препятствовавшие метисации. В Европе же, по-видимому, ситуация оказалась иной - разрыв между кроманьонцами и неандертальцами не стал непроходимым, и кроманьонцы «разбавили» свою южную кровь северной неандертальской. (Зубов, 1995). Возможно, именно это помогло их потомкам биологически адаптироваться к условиям приледниковой Европы. Пока это — лишь гипотезы. Надо надеяться, будущие палеоантропологические открытия прольют свет на загадку эволюционной судьбы Homo sapiens neanderthalensis. (Зубов А.А. Проблемы внутриродовой систематики рода «Homo» в связи с современными представлениями о биологической дифференциации человечества / Современная антропология и генетика и проблема рас у человека. М., 1995. С. 18-42.)

• Предположительная каннибальская стратегия кроманьонцев, освоивших языковые навыки лучше неандертальцев,  по этой причине не могла оказаться для них нестабильной: не было "опасности ответного удара"  (Докинз, 1993).

• При нормальном ходе процесса у ребенка параллельно с усвоением языка происходит продолжение выполнения генетической клеточной программы по развитию мозговых структур (интенсивное ветвление нейронов). Именно в этот период язык самым радикальным и приоритетным образом влияет на мышление, причем не столько поставляемыми знаниями, сколько особенностями своей внутренней структуры. Это позволяет говорить о генных свойствах языка, хороших -- хорошего, плохих -- плохого, отвечая тем самым на прогноз И. Бодуэна де Куртенэ, вынесенный в эпиграф.

• Хотя все языки ныне отвечают человеческим потребностям, из этого не следует, что каждый язык сможет быть функционален в будущем, в процессе развития информационного общества, быть в этом обществе "великим и могучим". Так, К. Прибрам писал, что "развитие языковых систем так же часто тормозит коммуникацию, как и облегчает ее".

• Поскольку язык человека возник в его взаимоотношениях с другими животными, это является еще одним -- опорным -- доказательством базового характера такого чувства (эмоции), как описанной на ададе зависти, основанной на подсознательном сравнении людей по их дистантности от животных.

• Основываясь на данных Рогинского, Давиденкова, Крушинского о фактах малой резистентности корковых клеток мозга человека, приводящей к затруднениям в случаях частого решения эвристических задач, можно предположить, что у человека существует корреляция по половому признаку. Мигрирующие между группами самцы изгои как генетический фактор отбора (Крушинский). 

• Отражение миграционного явления в поведении кочевников (Маркс).

• Дополнительным обоснованием может служить сравнение мужских и женских особей по  параметру “квадратный указатель мозга” или произведению абсолютной массы мозга на относительную, отражающему уровень “церебрализации”, т.е. “величину массы мозга при исключённом влиянии массы тела на массу мозга” (Я.Я. Рогинский, М.Г. Левин). По данным авторов, эта величина составляет у гиббонов – 2,51; ластоногих – 2,81;  китообразных – 6,25; человекообразных обезьян – 7,35; слонов – 9,82; человека – 32,0. 

© Валерий Кинов © adada-inn © адада-съют